Под звонницей

Ползком
по бетонированным
лестницам,
Дыханье затаив
на полпути,
Солдаты на икону
тайно крестятся,
Надежды в ритуале
воплотив.

А по собору —
миномётов очередь,
И враг свиреп и лют,
как дикий зверь.
Ни сыну рассказать о нём,
ни дочери, —
Рычит, ногами
выбивая
дверь.

Под сводом захлебнулась
в стонах
звонница,
Не в силах уберечь
своих сынов,
О жизни в этот час
никто не молится,
Никто в аду не видит
сладких снов.

Враги лежат —
Им больше не воюется.
Не ходоки в Донбасс.
Не ходоки.
Не снится им теперь
родная улица,
В аду не снится
домик у реки…

А за спиной кресты
от взрыва
падают,
Но там, за ними ты —
родной
Донбасс.
Огонь АК(а)
горит
перед лампадами
И от огня
горит
иконостас.

Коммуникации

Я изучаю стены своей
квартиры:
Вот новый шрам. Это
трещина от вибрации.
Строя мой дом, кричали
«майна» и «вира»,
И оснащали квартиру
коммуникацией.

Дом — моя крепость. Мой тыл.
Моя опора.
Здесь я могу укрыться от
внешней политики.
Так было всегда. Никто не
знал, что скоро
Люди Донбасса будут
подвержены критике.

Или не критике, а сразу
бомбёжкам.
Медлить не стоит, — под
корень русскую нацию.
Определяют нас по русским
одёжкам
И удивляются крепким
коммуникациям.

Есть у обстрелов традиция
грязная:
Уничтожать и меня, и мои
традиции.
Многопланова смерть
разнообразная.
Я укрылась в квартире.
Спасла интуиция.

Это не музыка…

Вместо позёмки метёт пылища,
Эхо приносит с границы «бахи»,
Ветер усталый дворами рыщет,
И на верёвочках рвёт рубахи.

Дверь заколочена наспех кем-то,
Окна зашторены — жизнь застыла.
Надпись на двери для этикета:
«Хода здесь нет. Заходите с тыла».

А по дороге — асфальт в руинах,
А по асфальту — пылища в лица.
Танки помечены: «Украина», —
Над их стволами дымок струится.

Снова налёт по домам сработан:
Мёртвые птицы, дома, собаки…
Отзвуком боли — за поворотом
«Бахи» смертельные.
«Бахи»…
«бахи»…

Сезон градов

Декабрит, да слишком осторожно:
То снежок, то дождь, то вдруг гроза.
Нет бы — взмыть позёмкою дорожной
И ледком порадовать глаза.

Но зато задекабрило «градом»:
Смерть влетела, как к себе домой,
По садам, дорогам, автострадам…
Повезёт – останешься живой.

Декабрит… и по домам всё чаще –
Для «сезона градов» в самый раз.
То прицельный взрыв, а то – скользящий, —
Рукотворный грозовой маразм.

В декабре «с катушек» вскачь погода:
Дождь с грозой, а к ним — железный «град».
Взяли небеса такую моду, –
Градом «полируют» всё подряд.

Было б странно видеть нынче льдистый
Ровный шлях, не вспаханный войной,
Чтобы снег лежал на нём искристый,
Чтобы град не выл над головой.

Но мечты о снеге, как о хлебе,
Как о невозвратной тишине…
Воют «грады» в полумёртвом небе,
И не спит природа на войне!

Блокпосты

Помню адреса, дороги знаю,-
Дружбой крепкой был повязан путь.
Я теперь, друзья, не выездная.
В глотке — блокпосты. И не вздохнуть,

Ни глаза открыть — карают тут же,
Кто во что горазд — не пить с лица.
Поясок затягивая туже,
Умиляюсь этим подлецам.

Топчут паспорта (кураж им важен).
Пресмыкаться — не в моем мозгу.
На душе от издевательств — гаже,
Им дороже — бесовской разгул.

А друзей — переберу по пальцам, —
Кто меня не помнит — грош цена.
Продолжая скупо улыбаться,
Говорю открыто пацанам:

— Будь что будет. Блокпосты не вечны.
Глянем мы еще глаза в глаза…
Да, война. Но, будьте человечны.
Вы за мир?
Я, безусловно, — за!

Призрак

Мостовые дождями зарёваны,
На фасадах домов — гололёд.
Бродит улицами январёвыми
Серый призрак. И кто разберёт,

Что он просто вернулся на улицу,
Где собака осталась и мать,
Где за окнами лампочка хмурится:
То мигнёт, то потухнет опять.

Вроде, призрак, а мокнет до одури:
Сердце сжалось в шершавый комок.
В доме жили недавно не лодыри,
А теперь дом без крыши промок…

Хоть дождями зарёваны улицы, —
Белым снегом живут январи.
Серый призрак от горя сутулится —
Жить осталось до новой зари.

Шары бильярдные

Напролом километрами, ярдами,
По шажочку, чужими дорогами
Целят в лузы «шарами бильярдными»,
Самолюбие теша поджогами,

Диверсанты ли, просто солдатики, —
Оловянных мозгов понамешано.
Называя нас «путинцы», «ватники»,
Топчут землю донбасскую, грешные.

Кто ведёт вас степями-долинами?
Кто диктует «Убей и прибудется»?
Лузы вехами мечены минными,
Шар летит, по-над городом крутится…

Игроки с обострёнными хватками
Жгут дотла все, что им не обломится.
Словно мальчики-дети с рогатками,
Бьют шарами в дома на околицах.

А потом, прибывая «двухсотыми»,
Умножают на западе вдовушек.
Воют мамки протяжными нотами
По чубам забубённых головушек.

Дебальцево 2014

«Мы молили и Бога, и чёрта, — кто первый услышит…»
После прочтения книги Александра Морозова «Дебальцево
на линии огня».
*
День прилётами искалечен,
Изувечена взрывом полночь,
Я бездумно ломаю свечи —
Жечь не буду. Огонь — не в помощь.

И молиться пока не стоит,
Зря икона стоит на полке.
Небо призрачным эхом стонет,
Воет пёс у калитки волком.

А прилёты всё ближе… ближе…
А проклятия — в душу бесу,
Пламя домик соседский лижет,
Из подвала наружу лезу.

Только чувствую: носом тычет
Пёс в макушку. Сиди, мол, дура.
Каждый плюс — это тот же вычет.
Выжить — важная процедура.

Я плачу по счетам и плачу:
От иконы угли да сажа,
Проклиная судьбу собачью,
Спину псине тихонько глажу.

Мышиный ужас

А под вечер огонь
остыл,
Солнце спряталось
в облака.
Это — Горловка.
Блокпосты
Вечер холодом
обласкал.
А вокруг обожжённый
сад,
А за садом — дома
без крыш.
Здесь недавно был
сущий ад,
Да такой, что металась
мышь
Между полем и
блокпостом,
В страхе вытаращив
глаза,
Понимая с людьми
родство,
Лезла в руки солдатам.
За
воротник бы, но ужас
в том,
Что попала не
в тёплый рай.
Эту зону зовут АТО…
Слышишь, мышка,
не помирай, —
Будет бой и придут
свои.
Будет страшно,
На то он — ад.
Ужас мышку, сковав,
свалил:
Понапрасну искала
сад…

Содом

Моим новым знакомым женщинам из посёлка Глубокая.
Горловка. Буферная зона.

*
Простуженно бахают
залпы за окнами дома.
Дождём омывая воронки,
заплакала туча.
Мой город сравнили недавно
с разбитым Содомом.
Пусть лучше Содом.
Атлантиде, я знаю, не лучше.

А тучи дырявые вылили
ливни на крыши.
Ещё пару дней, —
и готова в степи
Атлантида.
Но вижу за окнами залпы,
аккорды их слышу.
Не страшно.
Привыкла,
любуюсь открывшимся
видом.

Там листья шуршат, —
кто-то бродит под окнами.
Кто-то,
Не ведая страха,
решил побродить в Атлантиде.
В подвале темно,
а под ливнем найдётся
хоть что-то –
Брезента обрывок
иль тряпки,
война не в обиде.

А город гудит от разрывов
и точечных бахов,
И вдребезги окна,
и вся Атлантида –
в квартиру.
Взрывная волна
отпечатала
кровь на рубахе, —
Я мысленно честь отдала ей,
как будто мундиру.

Содом, так Содом.
Счёт идёт на лихие мгновенья.
Я выживу в битве, —
быть в гуще атаки
привычно.
Я только «трёхсотая».
Взрыв — это тоже
знаменье.
Границы,
межи.
А межа,
как судьба,-
погранична.

Машина Добра

Когда в Славянске шли бои, дети сидели по подвалам. Они забыли вкус конфет и пирожных. Они подолгу не выходили из подвалов и укрытий. Они забыли, что они дети. Вы не видели глаза запуганных детей? Загляните. В них страх и взрослый ужас…И тогда взрослый дядя выгнал из гаража свой старенький автомобиль, позвал соседских детей, дал им в руки кисти и краски, и они превратили «Машину Добра» в сказочный поезд счастья.
А дядя заполнил машину сладостями и игрушками и помчался в войну.

***
Нас могли закатать в гранит,
В лучшем случае — грохнуть в поле.
Память прежнюю боль хранит:
Нет больнее Славянской боли.

Всё тогда было в первый раз:
Первый танк, БТР, бомбёжки,
В первый раз — кто во что горазд, —
Заминировал все дорожки.

Первой боли пришли плоды:
Жуткий страх и подвальный холод,
И осколочные следы,
И беда, если слишком молод.

Но важнее всех — три беды:
Дети…
Дети…
Ещё раз —
Дети,
А над городом — смрад и дым,
И сквозь дым — униженье светит.

А в Макеевке — тишина,
И в Донецке пока ни звука.
Но мы знаем: предрешена
Участь — корчиться травам в муках.

Пусть в Славянске не ждут добра,
Но «Машина Добра» — приедет.
В небе радугу разобрав,
На капоте рисуют дети

Кто цветы, кто — карандаши,
А ещё — мирной жизни лучик,
Ведь славянские малыши
Знают горе намного лучше.

Вы бы видели детский взгляд…
Вы бы слышали шёпот детский…
Из птенцов — в молодых орлят,
Из горошин — в орешек грецкий.

А в «Машине Добра» не счесть
Угощений, игрушек разных,
Есть Добро, и Надежда есть,
Но смутила вдруг чья-то фраза:

— А у ваших детишек есть
Угощения и игрушки?
— Угощений у нас не счесть!
— А у вас громыхают пушки?

Боль застыла в глазах детей,
Но слеза не щадила дядю…
«Сколько будет ещё смертей!»-
Думал он, на детишек глядя.

*

Их могли закатать в гранит,
В лучшем случае — грохнуть в поле…
Навигатор маршрут хранит
В пекло Страха, Войны и Боли.

Мантра

Не боюсь за свою
квартиру,
За себя не боюсь —
успею.
Повторяя, как мантру:
«Мира!»
Я войной целый год
болею.

Вперемешку пожар
с зарницей,
Нет межи между двух
бомбёжек.
Взгляды жёстче, чернее
лица,
Новый залп я встречаю
лёжа

Не в постели. Есть
поукромней
Уголок — возле
туалета,
Но скажу: нет любви
огромней,
Мне по сердцу любовь
вот эта.

Где Донбасс затерялся
в розах,
Терриконы там — словно
горы,
Хоть любому осколок
роздан,
Но стоит величаво
город.

Он в ответе за нас
с тобою,
Только мантра на горло
давит.
Надо мною снаряды
воют,
В знак «любви» между
городами.