ДОНБАСС НЕПОКОРЁННЫЙ

Он между адом и Мессией

Открыт ветрам со всех сторон.

Мой дом, оплот иной России –

Прекрасен и непокорён.

Он стал в степи во время Оно

Природе и врагам назло,

От измождённых терриконов

До святогорских куполов.

Он русский не забыл обычай,

Он не склонил могучих плеч,

Его руке равнО привычен

Отбойный молоток и меч.

Он в сердце не носил обиду,

Он в бурях не терял лицА,

Его солдаты шли на гибель,

Умывшись водами Донца.

Он без расчёта тратил силы,

Своих не оставлял в беде,

И с высоты Саур-Могилы

Без страха ждёт грядущий день!

2015

*****

Ты дальше прочих изгнана из рая

Ты дальше прочих изгнана из рая,

И всё бредёшь, «особый путь» кляня.

Я Родину, как мать, не выбираю,

Но верю, что ТЫ выбрала меня

Из всех неполноценных и запойных.

Здесь с Библией соседствует Коран,

Твой полумир разнообразят войны.

Ты – жертвенник, ты – капище, ты – Храм.

Ты так животворяща и тлетворна,

Что без молитвы быть в тебе нельзя.

Опять твои не прорастают зёрна,

Опять недолговечные князья

Юродствуют, кликушествуют, пляшут.

А я с колен шепчу тебе – прости…

Твоя земля – отравленная чаша,

Но мимо губ её не пронести.

Ты – вечный ад для маленьких и слабых.

Я мал и слаб. Спасибо, что ты есть,

Что есть цена твоей великой славы,

Что каторжным клеймом благая весть

На всех твоих залитых кровью датах,

В разорванных инфарктами сердцах.

Я шёл к тебе контуженным солдатом,

Зачавшим позже моего отца.

В тебе скипелось ложное величье

Столиц, из ночи делающих день,

И вечное немое безразличье

Пустеющих недужных деревень.

Скитается Христос и спит Гагарин

В плену твоих равновеликих зим.

Я – твой великоросс, я – твой татарин,

Я – твой белоголовый угро-финн.

Из-за тебя и брат идёт на брата,

Хотя обоим ты не по нутру.

А я прошу – роди меня обратно,

Ведь я ещё не раз в тебе умру.

*****

Мне повезло

На вкус и запах снег как будто прежний,

Но даже эта мысль — не в первый раз.

А в том году, в котором умер Брежнев,

Меня водили во 2 «В» класс.

Терялись часто с валенок галоши,

За что ругали словом «ротозей»,

И я бывал, как правило – Серёжа,

И только очень изредка – Сергей.

Домой являлись «грязные, как черти»,

И даже странно – помню до сих пор,

Что не боялись ни ремня, ни смерти,

Но до смерти боялись «Чёрных штор».

Всегда имелось вдоволь манной каши

На зависть негритятам США,

Во весь опор с экранов мчались НАШИ,

Не наших убивая и кроша.

Мы были бестолковы и беспечны

В свои 80-е года,

И всё казалось правильным и вечным,

И мама с папой были навсегда.

Но верю я, что мальчик тот не сгинул,

Живёт во мне, покуда я живой,

И всё, что было для него рутиной,

Обласкано сопливою тоской.

И пусть рука перебирает чётки

Красивых заграниц и новых вер,

Но шепчет мозг отравленной печёнке:

Мне повезло, я жил в СССР.

*****

Разведчик

А я мечтал отлёживать бока

Хоть пару дней под крышей тёплой хаты,

Но в штабе захотели «языка»,

И снова ночь, пурга и маскхалаты.

Вжиматься в снег, молиться и дрожать

На пару с Лёхой, бывшим уркаганом.

Я весь как есть, от фляги до ножа,

Распихан по подсумкам и карманам.

Передний край – не строим план на век,

Готовимся к Создателю, а впрочем

Уж нам-то с Лёхой жаловаться грех,

Нам повезло поболее, чем прочим.

Мы не робеем генеральских звёзд,

Не жмёмся, и не втягиваем шеи,

Не бегаем в атаку в полный рост,

Не роем бесконечные траншеи.

Мы слышали, как Ставку матерят,

Ух, нам такое приходилось слушать!

Такое видели – поверится навряд,

Разведка, ведь она – «глаза и уши».

Заветы Божьи – как удар под дых,

Нас рай не ждёт, вы посудите сами –

Мы резали беспечных часовых,

А после прикрывались их телами.

У ганса Рождество, у ганса шнапс.

Он в пятый раз прочёл письмо из дома.

А вот и мы! А вы не ждали нас!

Давайте руки, будемте знакомы.

Теперь его семнадцать вёрст переть

Без шума, по болоту и оврагам.

Нам не подходит доблестная смерть,

Нам смерть не посчитают за отвагу.

Но я и мёртвый выполню приказ,

Вокруг постов пройду путём окольным,

«Язык» мой будет очень языкаст,

Товарищ Сталин может спать спокойно.

*****

Север и Юг

Я был готов на вечность и на время,

От алтаря до смерти, до беды.

Горячий Юг взрастил весною семя,

Но Север уничтожил все плоды.

И был я оскорблён и искалечен,

И с болью с глаз сходила пелена,

Но из страны Невероятных Женщин

Ко мне вдруг переехала Она.

И я простил моей нежданной Еве

Жестокий мир телестиальных мук.

В Её чертах преобладает Север,

Но мой язык нашёл тропу на Юг.

Четыре месяца – и много и немного

Мы обходили правила игры,

Я позабыл про заповеди Бога,

Узнав Её снаружи и внутри.

Мы как сектанты прятались от мира,

Проваливались в чёрную дыру.

Мы ездили на Юг – в мою квартиру,

Но разлучал нас Север поутру.

А время за окном неумолимо

Вело других к порогу декабря,

Но мы вдали от них меняли климат

И путали листки календаря.

И я не отделил зерно от плевел,

Но лишь открытой кожей узнаЮ –

Где прошлого осколки – это Север,

А где постель Любимой – это Юг.

06.12.14

*****

Первым

Вкус кубинских плодов, терпкий запах казахской полыни,

Бесконечная даль не проложенных прежде дорог…

Волны бились о борт отплывающей “Санта-Марии”,

И дрожала земля, в первый раз провожая “Восток”.

Уходила земля, растянувшись струною гитары,

Резко падала вниз под огнём реактивных турбин,

Для матросов мешки из холстины готовили старой,

Но ложилась судьба в основание книг и картин.

Ни награды, ни титул – одна неразумная вера,

Наплевать на почёт и всё золото робких вождей,

Лишь бы слышать, как с мачты кричат долгожданное

“Теrra!”,

Лишь бы трогать металл воплощенных абстрактных идей.

Обрубали концы, сжав в кулак свои страхи и нервы,

Проходили сквозь стены, глотая обиды и дым,

Тот, кого зачинали с расчётом, что быть ему первым,

Тот, кого, как ни тщись, невозможно представить вторым.

*****

Поздно оплакивать

Поздно оплакивать, поздно –

в голенях прячется страх

шестиконечные звёзды,

цифры на детских руках.

думалось, это не с нами –

Мюнхен. Москва. Тегеран.

жгут на кострах христиане.

жгут на кострах христиан.

верилось, канут навеки

братские горы костей.

новые сверхчеловеки

с правдой пещерных людей

череп измерят не сразу.

тот, кто успеет – сбежит…

строятся высшие расы,

колют готический шрифт,

в стаи сбиваются шустро…

глянем в начало начал –

что там сказал Заратустра?

лучше бы он промолчал.

скоро займутся как прежде

жерла концлагерных труб

чем они метят одежду?

крест? полумесяц? трезуб?

чьи это марши снаружи?

в окна не смотрим, дрожим

головы прячьте поглубже –

голову пОднял фашизм!

*****

Изабелла не сменит бельё

Астурийцы! Сражались вы смело —

Эти земли получите в дар!

Но не сменит бельё Изабелла*,

Если нам не видать Гибралтар.

Нынче выжившим – многие лета,

Нынче братья – и гранд и вассал,

Мы пришли, чтобы сталь из Толедо

Испытала дамасскую сталь.

Что теперь неприступные стены?

Дон Пелайо**, мы стали сильней!

Посмотрите, как падает пена

С нежных губ андалузских коней.

Будут в рощах цвести апельсины,

Будут дома нас жёны ласкать,

Но протяжный напев муэдзина

Не услышит сегодня закат.

Пусть трепещут все ангелы ада,

Меч из ножен, и стяг – на копьё!

С нами Бог, перед нами – Гранада!

Изабелла не сменит бельё!

2006

*известная история последнего этапа Реконкисты,

продолжавшегося 8 веков освобождения Испании от

власти арабов. Изабелла Кастильская дала обет не менять

исподнего до тех пор, пока не падёт Гранада — последний

оплот мавров на Пиренейском п-ве.

**легендарный вождь Астурии — единственной области

Испании, никогда не покорившейся арабам.

*****

Повар

Четвёртый час терзает особист

из Ленинграда.

– Крупа, тушёнка, соль, лавровый лист…

не клал я яда!

Потом его денщик принёс

грамм триста сала,

почём мне знать, с чего понос

у генерала?

А тот опять про яд. И мат

до одуренья…

Вот дал работку мне комбат

после раненья!

Оно-то пуле всё равно –

Стрелок ли, повар.

Вот прежний кухарь был – говно,

А жалко, помер.

Пехоте тяжко, спору нет,

но всё ж в окопах,

а я таскаю всем обед,

сверкая жопой.

Пришёл с позиции солдат –

поел, проспался,

а я – следи, чтобы наряд

не вынул мясо.

Начальству плохо, или чё –

хоть лезь на ветку.

Вот подлечу чуток плечо –

вернусь в разведку.

*****

Фабрика смерти

«Папа, а по облакам можно ходить?»

Один знакомый мальчик.

В Центральном роддоме орёт детвора,

Палаты, палаты, палаты…

Толпятся под окнами прямо с утра

Хмельные и трезвые папы.

Немного сумбурно и шумно отчасти,

Но вот – неприметная дверь.

Живёт здесь среди ежедневного счастья

Привычная тихая смерть.

Потёртый металл акушерского кресла,

Стерильно – спасибо врачам.

Здесь ЧИСТЯТ от тех, кто зачат был не к месту,

Чуть-чуть зазевавшихся мам.

Они ведь не люди – живые комочки

На смутном рентгеновском снимке,

Они не разбудят, крича среди ночи,

Не влезут в отцовы ботинки,

Не спросят: “А можно ходить в облаках?”,

Не скатятся с горки на попе,

Стальная кюретка в умелых руках

Их режет на части в утробе.

Обрывки малюсеньких ручек и ножек

В блестящем помойном ведре.

Порой их оплачут – не звери ведь всё же

На тесном больничном дворе.

Потом отвлекутся за тысячей дел,

У каждой – проблемы, заботы,

Кому — на экзамен, кому – на панель,

Кому – по работе в Европу.

К тому же – поддержка друзей и знакомых,

Довольный жених или муж…

Лишь изредка снятся, не зная – ЗА ЧТО ИХ?

Зародыши преданных душ.